Николай Недорезов. Интервью в Новочеркасске, 2019 г.

 

«Если бы не музыка, я уже сколько раз себя ловил на этой мысли, я бы не узнал даже десятка таких людей, которых я узнал в деятельности. И узнаю, и буду ещё, я думаю, узнавать, знакомиться с очень душевными людьми, правильными людьми, какими-то честными. Это очень хорошо.» (Николай Недорезов)

Интервью записано после квартирника в Новочеркасске для программы «Субкультура» на радио «КОНТУР».

– Николай, привет.

– Привет.

– По давней традиции, гости программы «Субкультура» много говорят, в первую очередь, о себе. Ты готов?

– Я обожаю говорить.

– Расскажи нам о Воронеже, о своём городе.

– Да, я знаю о Воронеже немножко. Он у нас основан в 16 веке. Город молодой, если сравнивать его с Великим Новгородом или Киевом, Ярославлем. Но Воронеж имеет своё лицо. Правда, честно говоря, в Воронеже много на сегодняшний день всяких таких бытовых проблем в плане организации общественного транспорта, например. Но культурная жизнь у нас очень хорошая, что мало где наблюдается. Есть места, куда притягивается молодёжь, которая интересуется культурой. Например, книжный клуб Петровский. И театры у нас очень мощные, например, Камерный театр достаточно на хорошем счету вообще в России. Кукольный театр, как это ни странно, у нас вообще очень крутой. И постоянно у нас идут движения в плане джазовых фестивалей. У нас даже, по-моему, 2 площадки в год проводят какие-то джазовые штуки. Это «Усадьба Jazz» и «Джазовая провинция». Воронеж я очень люблю, мне нравится и климат, и культурная жизнь. Всё прекрасно. Всегда, конечно, есть, что исправлять, но, в целом, отличный город для жизни, мне кажется.

– Если бы был возможен выбор, ты уехал бы из Воронежа?

– Тут совокупность факторов, как и всегда. Я же из того поколения, когда мы были студентами и всё было плохо. Это были 90-е. Я поступил в университет в конце 90-х. Половина курса у нас мечтала не то что уехать в другой город, они мечтали переехать куда-нибудь в Штаты, например. И я в том числе, тоже подумывал об этом когда-то. Но вот к чему я пришёл с возрастом, с годами. Для меня очень важна языковая культура, то есть я должен слышать родную речь, это во-первых. А во-вторых, одно дело жить где-то в каком-то месте, где просто комфортно, а другое дело – когда ты ходишь по улицам, и они что-то для тебя значат и отдаются где-то в памяти. Поэтому, я не знаю… Ну, мне нравится город Ярославль, теоретически я мог бы пофантазировать на эту тему, вот там я мог бы жить. Москва прекрасна, но она прекрасна когда в неё приезжаешь как турист, допустим, по историческому центру гуляешь. В остальном она такая огромная. Там я хотел бы пожить, например, месяцок. Прикинуть что там как. Питер я точно не хотел бы выбрать исключительно из-за климата, всё-таки, это важный момент. Ну, не знаю, в Центральном Черноземье точно нет городов, куда я хотел бы переехать. А на севере – Суздаль, например, Ярославль, они такие вообще волшебные. Но это ж просто так не переедешь, это ж нужно всё хозяйство брать с собой, кастрюли… Плюс ещё, конечно, у меня мама в Воронеже, брат, родственники и т. д. Тоже ведь важный момент, всех же не перевезёшь. С другой стороны, мы, конечно, так уж прямо часто не видимся, но близость плеча психологически это тоже важно, мне кажется.

– Переходим к твоей истории. Детство прошло в Воронеже?

– Да.

– Что вспоминается из детства? Какое самое яркое впечатление?

– Самое яркое впечатление двух планов: первое плохое, а второе хорошее. Хорошее – это когда я приезжал к бабушке в деревню. У меня бабушка с дедулькой жили в Липецкой области (городок Грязи) в таком частном доме, который топился печкой. И вот этот запах печёной тыквы с яблоками внутри я запомнил на всю жизнь. Мне кажется, и песни из-за тыквы начал писать. Это такой русский Хэллоуин. Это, конечно, здорово было приезжать. И причём каждый раз это разные краски были. Приезжаешь летом, ну понятно, там река Матыра, есть такая, приток Воронежа. На рыбалку можно ходить, да и просто, на дерево залез – вообще прекрасно, сидишь на дереве… А осенью уже грибы, например, грибной сезон. У бабули всегда были грибы, квашеная капуста. Всё это так чудесно. Зимой – снег, сугробы… То есть детство у меня вообще не ассоциируется с Воронежем, у меня детство такое деревенское, я жил от каникул до каникул. А негатив – все муниципальные учреждения, начиная от детского сада и заканчивая школой, если честно, я ненавижу. Это какая-то школа жизни вообще. Для меня детский сад и школа – это как будто в тюрьме отсидел, правда. В детском саду заставляли есть. Если ты съешь эту манку с молоком с пенками, ты получишь яблоко. Тихий час – если ты балуешься, мы тебя закроем в кладовке. Режим – это ужас. В школе меня переучивали с левши на правшу. Зачем это нужно было делать, я не знаю. Ну вот какая-то борьба с системой. Вот такие два плана воспоминаний: свобода и несвобода, такие два состояния. Хотя, конечно, в начальной школе, наверное, у меня какие-то были ожидания волшебные. То есть, я хотел туда ходить, я любил читать с детства. В начальной школе мне даже разрешали читать свою книгу, которую я приносил.

– Какая это была книга?

– «Робинзон Крузо». Я читал её в третьем классе, для меня это была любимая книга. Так что вот такие воспоминания о детстве.

– А была ли какая-то детская мечта и удалось ли её воплотить?

– Нет. Я вообще был какой-то дубовый. Не мечтал.

– А кем думал стать, когда вырастешь?

– Каким-нибудь милиционером, по-моему. В плане профессии у меня не было вообще никаких мечт. Я фантазировать любил. Знаешь, прищуришься на люстру и представляешь, что это алмазики, например. То есть у меня такой был свой детский мир. А так чтобы я там придумал: ох, буду-ка я инженером третьего разряда, в каком-нибудь КБ хочу трудиться! Не знаю, есть ли дети, которые так думают?

– Возможно, раньше были, сейчас – вряд ли.

– Космонавтом я не хотел стать, милиционером – не знаю почему. Потому что надо было мечтать кем-то стать, я помню.

– Надо было что-то отвечать на вопросы родственников.

– Точно. Вот точно. Кем ты хочешь стать? И не дай Бог ты не ответишь, тебя ЗПРом сразу запишут, скажут: отсталый, дурачок. Милиционером! Молодец, на тебе конфету. А так, конечно, для себя, я никем себя не видел.

– В каком возрасте ты взял в руки гитару, и в связи с чем это произошло?

– Точно не помню, лет в 15, мне кажется. У меня есть родной брат, он на 11 лет меня старше, то есть у нас достаточно солидная разница в возрасте. Он играл на гитаре, как и все ребята его поколения. Тогда же все играли на гитарах. Где-то по подъездам, вот эту городскую лирику, все эти полублатные песни, дембельские… И в какой-то момент меня переклинило. То ли я уже начал что-то слушать такое. Ведь у рока есть такая интересная особенность – его хочется играть. То есть тот, кто начинает слушать, обязательно попробует это сделать сам. Вот, например, в джазе такое редко бывает.

– Потому что джаз не всем по зубам.

– Он сложный, да.

– Кто-то, может, и хотел бы, да не получается.

– Да. А рок – чего там, взял Цоя, да сыграл 4 аккорда. Я как раз брата и попросил, чтобы он меня научил. Он показал мне какие-то стандартные аккорды, и так вот в 15-16 лет я начал что-то уже сочинять, какие-то песни.

– Сейчас помнишь свои самые первые песни? Исполняешь их?

– Не исполняю, но помню одну. Была такая «Колыбельная для Маши», я её в 16 лет написал. Она начиналась так:

Ты будишь плюшевых медведей,

Укрытых носовым платком,

На их блестящих глазках тени,

Они крутят пальцем перед виском.

Ты что, свихнулась, Маша?

Мы уже давно мертвы.

Из нас сделали игрушку.

Мы не ходим больше по грибы.

Что-то такое вот было. «Колыбельная для Маши», грустная песня, но зато она в мажоре игралась, как сейчас помню.

– Была ли какая-то личность: поэт, композитор, писатель, о которой ты мог бы сказать: вот этот человек наставил меня на творческий путь?

– Да. Однозначно, да. Это Александр Евгеньевич Непомнящий, которого я услышал, когда учился в классе, наверное, в 11-ом. Меня просто унесло, то есть для меня какой-то новый мир открылся. Потом я съездил на «Оскольскую лиру», где увидел его живьём. Он вёл там рок-бардовскую мастерскую. Это был просто снос крыши, он советовал какие-то книги, он советовал группы, какие нужно слушать. Я буквально впитывал всё от него. Это для меня такой поворотный человек в жизни. Вот он, наверное. Про других не знаю, у нас же совокупность всегда, всего по чуть-чуть. Нельзя сказать про кого-то: вот он именно изменил жизнь. Мне кажется, даже Ирина Аллегрова на меня тоже как-нибудь повлияла. Потому что она же играла из каждого утюга: «Младший лейтенант, мальчик молодой…» Наверное, есть такие люди в мире, которые вечером садятся в кресло и говорят: «Так, послушаю-ка я Ирину Аллегрову.» Наверное, есть такие, но я их не видел, правда. Может быть, какой-то другой круг общения. Но парадокс: все знают эти песни, и я их знаю. Удивительно, вообще. Поэтому, наверное, Ирина Аллегрова точно влияла на меня. Ну а такой концептуальный и судьбоносный автор для меня – Непомнящий.

– Когда и с чего начинался «Ремонт Бампера»? Это твоя первая группа?

– По-серьёзному – да. А так, мы с одноклассником в 11-ом классе что-то придумывали, но мы ни одного концерта не сыграли, поэтому бессмысленно вспоминать какие-то названия, которые мы придумывали. Какие-то «Ночные реки», по-моему… Но это была такая детская игра. А «Ремонт Бампера» в году 2007-ом, наверное, появился. Тоже сначала появилось название, или я не помню, как это было… Или не название. Короче, в голове крутилось вот это сочетание слов. А состав полноценный появился в 2009-ом году. У нас электрический был состав: барабаны, две электрические гитары, я не играл на гитаре, в группе у меня была кличка «Метроном», потому что у меня с ритмом большие проблемы. Мне сказали: «Коля, не надо играть ни на чём вообще, только пой.» И вот Коля-Метроном подходил к микрофону и только пел. Репертуар был мой, у нас сразу же был баян, с нами какое-то время играла первая наша баянистка – девушка Саша. Так что, по-хорошему, 2009-ый – год, от которого можно считать. Хотя нет, кстати. Вспомнил. Всё-таки 2007-ой год, когда мне дали лауреатство в «Оскольской лире», я уже тогда назывался «Ремонт Бампера».

– Почему?

– Вообще не знаю. Ну, по-моему, просто объявление какое-то увидел, билборд какой-то на дороге или где-то ещё. И я так ляпнул: «Ремонт Бампера», в жюри там был, помню, киевлянин Волков, очень мощный поэт. И Дима Княжеский, мой товарищ из Белгорода, тогда сказал: «Коля, ну ты понимаешь, что это навсегда такое название? Ты, может быть, другое придумаешь?» А я: «Да ладно…» А теперь я понимаю, что это да, наверное, навсегда. Переименовывать же как-то стрёмно, в скобках пишут «экс-…» «экс-Ремонт Бампера» – группа «Кактус», например. Ну какой в этом смысл? Какая разница? Ну, «Ремонт Бмпера», да. Потом мы уже притягивали за уши там названия всякие, придумывали: наше название значит «Наполненный бокал шампанским вновь», я такое придумываю на концертах, такую телегу.

– Мы поверили год назад. Состав группы менялся, правильно я понимаю?

– Да, состав менялся, но с 2009-го года мы играем с басистом. Вот 10 лет уже мы с ним. Это Сергей Хуторной, он с самого начала, а остальные менялись, да. В итоге в 2012-ом или 13-ом году стало понятно, что нет смысла держать огромный состав, а у нас ещё тромбон был какое-то время. А играть-то где? Куда-то выезжать – это очень дорого, и организаторы не тянут, и у всех какие-то заботы. Юность прошла же, все начали где-то работать, начались какие-то бытовые дела… И мы перешли в компактный режим – 3 человека. Это, по-моему, оптимально. Баян, бас, и я всё-таки начал играть на гитаре. Такая акустика получается.

– С чувством ритма стало получше?

– Без комментариев это оставлю (смеётся).

– На странице, посвящённой деятельности группы, можно прочитать следующее: «методичный, стильный, проникновенный крафт-рок с сердцем и душой». Какой смысл вкладываете в слово «крафт»?

– Это несколько лет назад была такая тема, везде стали использовать это слово: «крафтовое пиво», «крафтовый хлеб», всё крафтовое, то есть авторское. Ну вот «крафт-рок» – авторский рок.

– Чего сейчас не хватает группе и как это исправить?

– Мечта иметь свою студию и торчать там сутками, ковыряться. А не так, прибегать на проплаченное время, дёргаться, смотреть на часы, быстрее давай-давай что-нибудь придумаем тут же на ходу… Как правило, ничего толком не придумываешь, записал как записал и всё на этом. Вот это очень печалит, и это меня очень волнует – отсутствие возможности записываться когда хочешь. Не волноваться перед микрофоном, перед звукачом, а сидеть где-то в тапочках домашних, и спокойно думать, ковыряться со звуком.

– С кем из музыкантов сотрудничаешь? Есть ли какие-то параллельные проекты?

– Да. С Лёшей Родионовым мы работаем с 2012-го года, записали целый альбом. Он, кстати, периодически входил в «Ремонт Бампера» как сессионный музыкант на концертах. Он играет на всём, у нас играл на барабанах. Было выступление, где он помогал нам. Мы с ним давно знакомы и вот как-то у нас возникла мысль записать не бардовский альбом, а чтобы звук был какой-нибудь такой «фирмовый». У Лёши прекрасные данные в этом смысле, он разбирается в стилях, у него очень хороший вкус, я ему прямо очень доверяю. Так что мы записали альбом «Любить», он вышел в 2014-ом году. Спустя 5 лет мы начали записывать новые синглы с совершенно другим звуком, отличным от того альбома. Пока один сингл есть, в этом году мы должны, наверное, ещё один выпустить. Мы выкладываем в сеть, это такие некоммерческие штуки.

– С чего у тебя обычно начинается песня? С музыкальной фразы или с какой-то стихотворной строчки? Как это происходит?

– У меня всегда со слов начинается, то есть я пишу текст. Текст у меня первичен, со словом я люблю ковыряться. В наших кругах это называют графоманством, но меня невозможно обвинить в этом, потому что я очень мало пишу в принципе. Бывает, что-то начинается, какая-то мысль, она выливается на бумагу, а потом я уже беру гитару. Бывает, долго не получается, бывает сразу прикрепляется какая-то мелодия. Но слово всегда первое.

– Есть песни, написанные по реальным событиям? Прямо вот что-то произошло и отразилось в песне.

– Я не придумываю вообще сюжеты, честно скажу. Можно взять любую песню, и я смогу вспомнить своё состояние, что я тогда чувствовал. Это не событие, а процесс, в голове который происходил. Так что абсолютно все песни такие. Ну а событие именно, вот пошёл в магазин и написал об этом песню, у меня нет такого. Но по мотивам чего-то, есть. Вот, например, песня «Беловодье». Я поехал в Дивногорье. У нас под Воронежем есть, в 100 км, прекрасное место. Там Тихая Сосна впадает в Дон, там такие очень красивые меловые холмы. Там есть монастырь, и мы с другом поехали на Пасхальную службу. Была какая-то ранняя Пасха, не помню какой год: 11-ый или 10-ый. И вот разлив, ночь, и столбы прямо стоят в полях… Какие-то фонари, что ли, мне так показалось. Короче, огоньки отражаются в воде, потому что был очень большой разлив. Такой заливной луг, и вот ты стоишь и смотришь с этого холма на этот разлив. Я вернулся домой и написал песню «Беловодье». Там есть такая строчка: «Беловодье породнится с Доном». Поэтому можно сказать, что эта песня написана по событиям.

– Какая из всех твоих песен тебе дороже остальных?

– Я очень люблю песню «Тест». По-моему, это самая крутая песня.

– Есть у тебя в творчестве какие-то запретные темы? Чего ты вообще не касаешься?

– Не знаю… Наверное, нет. Я считаю, всего можно касаться. Просто до чего-то не дошёл ещё умом или сердцем. А так… Искусство же не должно иметь никаких границ, по большому счёту. Как мысль, она же идёт в любую сторону. Бывает, наверное, полезная мысль, и бывает неполезная. Но, мне кажется, границ нет никаких. Ну, я не буду матом писать, допустим, использовать ненормативную лексику, мне это не нравится.

– Однако, в твоих песнях встречаются такие слова.

– Это старые песни, ранние.

– С чем это было связано? Был ли это какой-то протест?

– Я тогда был молодой и дерзкий, и мне казалось, что это в принципе нормально. Сейчас мне так не кажется. И, по-моему, я даже не играю эти песни, в которых встречаются такие слова. Я никогда не стал бы писать всякую пошлость в духе «Сектора Газа».

– Что ж ты так о земляках?

– Есть другие земляки, которыми я горжусь.

– Кто это?

– Ну, Платонов, Бунин… Из музыкантов есть культовая группа «Молотов Коктейль». Они играют пост-панк до сих пор. Стас Юхно – прекрасный легендарный музыкант, не только в Воронеже. Он известен в музыкальных кругах по всей России. «Молотов Коктейль» знают все. Он, конечно, сложнее, чем Юрий Клинских. Это просто разные формы культуры. «Сектор газа» – это, наверное, массовая культура, а «Молотов Коктейль» – для узкого слушателя, для узкого круга. Не буду говорить «элитарная», но для тех, кто в теме, кто разбирается в стилях. Ну вот, знаешь, это примерно как носить трико с классическими туфлями и спортивную кофту надевать. Или как-то стильно приодеться. Это дело вкуса. Вот «Сектор газа» – это полнейшая безвкусица, не дай Бог приближаться к этому творчеству. Я сторонюсь.

– У каждого бывают какие-то переломные кризисные моменты в жизни и творчестве. Не было ли у тебя желания завязать с музыкой?

– Да, наша судьбина бардовская, она такая – то пусто, то густо. Иногда приезжаешь в города в пустые залы, и думаешь… Кстати, не только думаешь, иногда могут сказать даже близкие люди: «Слушай, что ты вообще заморачиваешься?» Но я для себя вывел формулу: раз это есть у меня, зачем я буду это искусственным образом обрубать? Вот когда это естественным образом прекратится во мне, я спокойно закончу. Не буду писать песни, пропадёт у меня такая потребность выступать, это такое специфическое, на самом деле, занятие. Пропадёт, значит пропадёт. Пока не пропадает, я точно пресекать это не буду. Такая у меня концепция по жизни. Как там, «слава Богу, я пока ещё не старик».

– Давай поговорим о концертной деятельности. Как давно группа «Ремонт Бампера» выступала в полном составе, где был этот концерт, как он прошёл?

– Последний концерт в полном составе был в Воронеже в сентябре. Прошёл хорошо, был День города, нас пригласили в клуб, где работает наш друг, и мы там сыграли. Ну, полный состав – это три человека, мы играем не так часто. Куда-то напрашиваться уже не хочется. Были времена, когда были молодые, сорвались, куда-то поехали. Сейчас как-то хочется если приезжать, то к кому-то, чтобы тебя хотел видеть хотя бы один человек. Поэтому мы не часто играем. Не хочу это дурацкое слово «хобби» говорить, но если говорить о деньгах… У Жука была песня «а если уж встанет слово за деньгами… ». Так вот, если встаёт слово за деньгами, то, конечно, это не первичная деятельность. У нас только баянист Анатолий Ключников зарабатывает игрой на баяне. Сергей Хуторной преподаватель, я преподаватель. Получается, что у нас не так много времени, мы не можем кататься. Честно говоря, я бы и не смог кататься. Но раз в месяц мы стабильно играем где-нибудь. Вот в октябре не играли, потому что у меня были личные семейные обстоятельства, было не до этого.

– В чём, по-твоему, заключается секрет удачного концерта? Понятно, что влияют разные факторы, но что самое главное?

– Самое главное, это когда заканчивается концерт, и можно сказать: душевно получилось. Для меня это главный показатель. То есть у всех сердца открылись. Или песня как-то дошла и впиталась в другого человека. Для меня это очень удачно всегда. Ну а в совокупности факторов, конечно, и звук там, и если где-то не выспался, слова забываешь, это, конечно, печально. Должно всё быть чётенько.

– Сегодня завершился твой мини-тур по югу. Три концерта его составили. Какие впечатления от этого тура и что будет вспоминаться об этих концертах?

– В Краснодаре я был первый раз, вот очень душевно было. Мне очень понравилось, я там играл три часа, я столько вообще никогда не играю. Но как-то прямо пошло и пошло… Очень хорошие люди, всё было хорошо. Сегодня был хороший концерт, я считаю. В Новочеркасске и в прошлом году и в этом хорошо. Тут такой уютик, мне очень нравится. Так что от юга у меня хорошие ощущения, думаю, было бы здорово это направление дальше в следующие годы продвигать.

– Будем рады видеть и тебя и «Ремонт Бампера» в полном составе.

– Да, желательно, конечно, всем вместе. Одному просто скучно играть, честно говоря. Всё-таки, когда есть краски баяна, баса, это совсем другой коленкор. Тут приходится как-то отрабатывать, не спрячешься за спины ребят, поэтому сложнее. Я что-то уже отвык так. Но кстати, я и осенью в Москву приезжал один, и сейчас по югу. Так получилось просто. Обычно мы играем с ребятами вместе.

– Ты сказал, что работаешь преподавателем. Что преподаёшь? Где и кому?

– Я по образованию историк, я закончил университет Воронежский, Истфак. Всегда как-то гармонично относился к истории и никогда не жалел, что у меня такое образование очень хорошее. Вообще, университет – это прекрасное время для меня было после школы, после этой тюрьмы. Большинство преподавателей с тобой говорят «на вы», тебя уважают как человека в принципе. Это очень важно, в школе я этого не наблюдал. У меня разные были работы, но на данный момент я преподаватель прямо вот как по диплому, историю преподаю и немножко основы философии в колледже. Это среднее профессиональное образование, такой есть Воронежский профессионально-педагогический колледж, там по разным направлениям готовят специалистов: строители, даже есть швеи у нас, я бы хотел туда поступить.

– Научиться шить?

– Ну да, мне кажется, это прикольно. У нас ещё есть дошкольное образование, компьютерные сети и технологии. Ну, интересно. Вообще, всегда интересно работать с молодёжью, всегда интересно им что-то рассказать, какую-нибудь книгу посоветовать, музыку. Они же ничего не знают. Они же видят только Элджея, ну вот то, что на поверхности. И когда посоветовал им книгу или фильм какой-нибудь, а потом смотришь на них, а они говорят: «Класс! Спасибо!» Мне прямо нравится работать преподавателем. Не знаю, как это будет дальше продолжаться, но вот пока так.

– Интересно, что ты, как историк, думаешь о празднике, который страна будет отмечать завтра, 4 ноября?

– Здесь у меня чёткая есть позиция. Значит, во-первых, был такой день, действительно, в 1612 году освободили Москву от польских захватчиков, проклятых латынян, которые хотели включить Москву и всю Россию в свой состав. Там были предатели-бояре, но это ладно. И Минин и Пожарский вот освободили Москву. Прекрасно. Смута закончилась. Конечно, это нужно отмечать. Но мы же знаем, что буквально какое-то время назад у нас в ноябре был другой праздник – 7 ноября. И это довольно странно. Для меня не то чтобы Октябрьская Революция – это какой-то прямо праздник сумасшедший, но вот эти переставления дат и смещения акцентов они поднадоели, если честно, уже. Поэтому у меня двоякое ощущение. То, что завтра выходной – это хорошо, почему бы и нет, пусть будет. Но говорить, что это для меня какой-то день сакральный, я не могу, потому что в школе я отмечал другие дни, другие праздники – 7 ноября. Это был выходной день, даже в Российской Федерации он ещё какое-то время, по-моему, оставался, если не выходным, то его всё равно как-то отмечали в СМИ. Вот эти перестановки и смещение акцентов, когда политика использует исторические факты, мне это не нравится. Но к 4 ноября я-то нормально отношусь, в принципе, в отличие от 12 июня, Дня независимости. Вот это точно абсурдный день, правда.

– У нас время личностных вопросов. Как думаешь, какая твоя главная отрицательная черта характера?

– Не знаю. Я ленивый, мне кажется. И лень во всех сферах аукивается. Ну лень, это такая штука, где ты всё время чуть-чуть не докручиваешь свой потенциал, например. То есть, мог бы сделать что-то, но поленился и не сделал. Вот лень – это ужасно. Я не знаю, как с ней бороться… Но уже, наверное, и невозможно с ней бороться, это уже внутри характера.

– Ну и, конечно, главная положительная черта.

– Не знаю. Мне кажется, я нормальный парень вообще (смеётся), в целом.

– Насколько ты сам для себя предсказуем? Бывает ли, что совершаешь какой-то поступок, которому потом сам удивляешься?

– Ну, я предсказуем для себя в принципе.

– То есть, безрассудных поступков не бывает?

– Ну, были, конечно… Но в целом, общая канва жизни вполне такая стержневая. Есть чёткое понимание чёрного и белого, всегда было. А так, какие-то несерьёзные отступления, они были.

– Назови, пожалуйста, несколько книг, которые нужно прочитать обязательно. Вот те самые книги, которые ты советуешь своим студентам.

– Платонов «Чевенгур», это однозначно. Что-то ничего не лезет в голову… Я, понимаешь, сейчас начинаю думать, какие прямо судьбоносные чтобы были. Но три-то не назвать. Мне кажется, вот «Чевенгур», Библию неплохо почитать, так как вся наша культура, пусть она даже светская, она всё равно базируется на христианской этике. Поэтому Библию хотя бы однажды нужно прочитать, независимо от вероисповедания. Чтобы понимать, откуда ноги растут, надо Библию читать. И не знаю… Мне Набоков нравится в последнее время, например, рассказ «Машенька» или там «Защита Лужина». Ну, Набоков прекрасен. А так, Достоевский, конечно, пусть он грустненький, но важный персонаж. Куприн, Бунин… Мне кажется, нужно пересматривать школьную программу литературы и заканчивать с XIX веком. Надо поменьше XIX века, потому что мы живём в XXI и до сих пор читаем литературу XIX века, где мы уже не понимаем даже контекст. Слова не понимаем, не понимаем, что это отсылка, например, к крепостному праву. Надо больше XX века читать. Много очень достойных писателей. Это я про Россию говорю, но есть же ещё и зарубежная литература. Вот нужно сейчас уже XX век лопатить, уже пришла пора, так что надо весь этот пост-модерн поднимать.

– Смотришь ли ты кино?

– Вот с кино у меня плохо. Я могу засыпать во время фильма. Но я что-то смотрю, и меня что-то впечатляет, но вот чтобы садиться прямо и следить за новинками – нет.

– Может, посоветуешь к просмотру какой-нибудь хотя бы один фильм?

– «Шоу Трумана» с Джимом Керри мне очень нравится. Из последних мне очень понравился наш фильм «Аритмия». Из комедийных – «Шапито-шоу» просто шикарный фильм, лёгкий и прекрасный. Ну, я не очень разбираюсь… Вот недавно посмотрел фильм «Дылда». Это такое авторское кино, вообще очень тяжёлый фильм, где-то на пятой минуте хотелось его выключить, но пересилил себя, досмотрел. Довольно странный. Там, наверняка, были какие-то глубины, какие-то отсылки, цитаты, но я их пропустил мимо. Так что из меня советчик фильмов – чисто по классике. Я сам-то ещё не всю классику посмотрел.

– У нас классическое интервью, поэтому всегда в конце я прошу гостя дать совет начинающим музыкантам.

– Смотря чего они хотят. Каждый должен определиться, чего он хочет вообще. Хочет он стать рок-звездой, значит надо копать, рыть, быть наглым, работать, работать и работать. Ну, если это такой путь.

– Какие главные опасности ты видишь на этом пути?

– Опасность одна. Когда человек выходит из рамок стандартной жизни, «офис-домой-отпуск-зарплата», а работает с материей, со словом, с музыкой, то опасность такая, что можно погибнуть, так сказать, на производстве. Потому что, когда границ нет, это очень опасно. С другой стороны, что об этом говорить? Пока сам не попробуешь, не поймёшь. А как только попробуешь, уже будет поздно. Тут бессмысленно давать советы.

– Ну, а какие для тебя очевидны плюсы и бонусы такого пути?

– Вот, за что спасибо музыке и всей этой истории, это за то, что я встречаю очень хороших людей, очень хороших. Если бы не музыка, я уже сколько раз себя ловил на этой мысли, я бы не узнал даже десятка таких людей, которых я узнал в деятельности. И узнаю, и буду ещё, я думаю, узнавать, знакомиться с очень душевными людьми, правильными людьми, какими-то честными. Это очень хорошо. Так что, вот в этом плюс. Нигде, ни в одной профессии, мне кажется, такого бонуса нет. А здесь, в творческих моментах, просто кладезь какой-то.

– Сейчас пишутся песни?

– Да, появляются.

– Как ты их оцениваешь? Они отличаются от более ранних?

– Для меня все новые — хорошие, лучше старых. Иногда бывает: «Ой, это не Недорезов… это вообще что-то какая-то ерунда! Вот тогда было лучше…» Но это же одна жизнь. Живёшь и живёшь. Просто поворот какой-то новый и всё. Но я не сильно отклоняюсь от жанра, конечно.

– Большое спасибо тебе за разговор. Я тебе желаю побольше новых песен, побольше новых рифм и смыслов. Это я не к тому, что старые плохие, они прекрасны.

– Спасибо и тебе, вообще в целом.

Беседовала Антонина Малышкина

Использованы фотоматериалы сайтов https://rusmystery.ru/dostoprimechatelnosti-voronezha-i-voronezhskoy-oblasti/ и https://top10.travel/dostoprimechatelnosti-voronezha/